Стыдно. Не за нацию какую-то и не за страну — за людей.

После выхода фильма «Паспорт» Георгия Данелию спрашивали на пресс-конференции: почему у вас грузина играет француз, а еврея грузин? А почему другого еврея играет армянин? Режиссер сначала пожимал плечами, что-то объяснял о своих подходах к подбору актёров, а потом вспылил:

— Да поймите вы, кино не про грузин или евреев! Про людей кино! Про людей!

И снова пожал плечами, недоуменно оглядывая зал. Вот так, снимаешь фильмы десятки лет, и вдруг приходится объяснять, что кино — про людей.
Написала текст про большевистский террор в Крыму.

— Что вы имеете в виду? — меня спрашивают. — Что во всём евреи виноваты и иностранцы? А русские ни при чём, да?

— Почему? Где у меня там про евреев и иностранцев?

— Как же?! Землячка — еврейка, а Бела Кун — венгр!

— Простите, это я виновата, что она еврейка, а он венгр? Я даже не упоминала национальность.

— Но понятно же, что вы имели в виду!..

На тот случай, если автор не доживёт до такого «правильного» понимания своих текстов, спешу предупредить: я пишу про людей. И только! Вообще никогда не имею в виду национальность, если речь не о геноциде. Но и в этом случае национальность важна не для меня, а для палачей — я могу лишь констатировать факт. Потому что мне этническая или расовая принадлежность жертв и палачей безразлична: я вижу человеческие трагедии и озверение нелюдей.

Сто лет назад в восточной части Европы произошла геополитическая катастрофа, вырвавшая из европейского исторического контекста территорию огромной империи вместе с населением. Империи, два века стремительно европеизировавшейся, но страдавшей страшными диспропорциями развития, въевшейся в её организационные структуры и в народное сознание средневековой азиатчиной. Катастрофа возникшей на этом пространстве деспотии кровавым катком прошлась по судьбам сотен миллионов людей.

Одних она уничтожила. Других страхом мучительной смерти вынудила к палачеству или к соучастию в палачестве. Соучастию деятельному или молчаливому. Все выжившие стали соучастниками, вольными или принуждёнными. Что запеклось на выживших каиновой печатью — ничто не проходит бесследно.

Когда деспотия прогнила и рухнула, выжившие и раздавленные ею люди могли бы сделать выводы.

Но они стали искать виноватых.

Других. К которым никто не желал относить себя.

Евреев — они устроили революцию. Русских — они всех руссифицировали. Националистов имперских окраин — они способствовали катастрофе, стремясь к развалу империи и надеясь выскочить из той бездны, в которую всё рухнуло. Никто ни тогда, ни спустя сто лет, так и не понял, что адская бездна была сотворена их общими усилиями.

Что всё сделали сами люди. Не евреи, не грузины, не русские — никто в отдельности. Люди.

Одни активно — убивая других и сжигая себя. Другие «на волне» — спасая себя, ища выгод и топя окружающих. Третьи, четвёртые, пятые — от страха, из трусости, по глупости, в стремлении просто выжить, не оказывая сопротивления безжалостным силам зла. Национальность — единственное, что не имело никакого значения для роли жертвы, палача, доносчика, труса или предателя.

— Вы что, не чувствуете своей вины? — кричат мне люди, уверенные в своей правоте и невиновности. — Вы, русские, во всём виновны и должны каяться! Нет, я не чувствую никакой своей причастности к подлости русских.

И удивляюсь способности самозваных обвинителей причислять себя к мифической общности пострадавших и безусловно невиновных, то ли по национальному, то ли по территориальному признаку.

Меня не задевают пошлые по смыслу «национальные» обвинения — я не собираюсь оправдывать никаких «своих», к которым меня относят агрессивные недоумки.

Я, видите ли, отношу себя к числу людей. И этого мне достаточно, чтобы видеть наше общее плачевное состояние. Умственную неразвитость, позволяющую ушлым подлецам нами манипулировать. Нравственную убогость, заглушающую совесть трусливым самолюбованием. Пошлость, кричащую и лезущую из всех щелей. Ад торжествует — он уже пожирает нас, засасывает трясиной этого дерьма.

Я не знаю, как всё это достойно пережить. Не вижу способов исправить — моих слов слишком мало для этого. Я вообще не знаю, можно ли словами или чем-то ещё пробудить совесть. Мне за нас стыдно. Не за нацию какую-то и не за страну — за людей.

Марина Шаповалова

любовь сила