Каким должно быть государство?

Вопрос совсем не праздный: в особенности для того, кто считает, что нынешняя власть привела страну к краху и должна быть заменена на адекватную историческому моменту. Ну, вот, встаешь ты у отвоеванного тобой руля Отечества и … Что дальше — какие сделаешь первые шаги, кроме, понятное дело, «всех оппонентов к ногтю»? Знаешь ли, например, какой тип организации хозяйства начнешь насаждать и какую форму управления поставишь ему в соответствие?

Не стоит спешить и взывать к лозунгам. Демократия — автократия, олигархия — монархия, а также тирания с диктатурой — это только лишь термины, обозначающие формы власти, которые при одинаковом именовании могут существенно различаться между собой, как своим содержательным хозяйственным наполнением, так и их идейным оправданием в общественном сознании. Между царствами Александра Македонского и Ричарда Львиное Сердце разница ничуть не меньшая, чем, скажем, между таковыми Николая II и Ивана IV Грозного. То же справедливо и для демократий — например, Афинской, Кромвелевской, времен Великой Французской Революции, Советской и нынешней мондиалистско-глобалистской, — которые ни мало друг на друга похожими не являются (за исключением разве что общего названия и наличия парламента в том или ином виде).

Так что простым и однозначным ответ на вопрос, заданный в самом начале данной статьи, точно не будет. Попробуем порассуждать на эту тему, не заботясь заранее ни предвзятой мировоззренческо-идеологической парадигмой, ни спором Платона с его поздними оппонентами, включая бесноватого К. Поппера. Ибо оформление управленческой вертикали и соотношение ее с избытком или недостаточностью индивидуальных (не персональных! — личность в данном контексте совсем не при чем) свобод, как уже оговаривалось выше, является вторичным по отношению к типу хозяйственной организации государства.

Краеугольные камни

Начнем с того, что доказательств не требует.

Во-первых, человеческое общество, сколько бы большим или малым оно ни являлось, представляет собой совокупность людей, деятельностно объединенных друг с другом в некоторую целостную и устойчивую структуру, которая при этом способна к динамическим изменениям. Иначе говоря, оно обладает признаками системности, и термины «социальная система» и «социум» следует считать отвечающими действительности. И это применимо, как к семье, роду, племени, так и к любым другим общественным образованиям вплоть до государств и современного глобального человечества.

Во-вторых, особенностью социальных структур является то, что, сколько бы они ни рассуждали о своей обособленности и одухотворенности, тем не менее основа их жизни вполне материальна и находится в открытом взаимодействии с окружающим миром, с которым обменивается веществом и энергией. Причем вся история человечества свидетельствует, что такое состояние не является равновесным, т.е. изменения, происходящие с обществом на протяжении веков, имеют некоторое направление, связанное с усложнением системы. Соответственно, это позволяет определить процесс развития последней, как самоорганизацию, а саму ее, как самоорганизующуюся.

Отсюда следует, в-третьих, что среди множества взаимодействий общества с окружающим миром присутствует некоторая их совокупность, которая позволяет поддерживать устойчивое существование социальной системы, сохраняя и увеличивая ее сложность в обмен на многократно избыточное производство хаоса (энтропии [1]) вовне. Таковому условию в первую очередь отвечает превращение внесистемных материальных ресурсов в усваиваемую продукцию, т.е., фактически, производство средств, необходимых для жизнеобеспечения.

При этом речь здесь идет не о каких-либо объектах, сопутствующих производственному процессу, а именно о нем самом, широко варьирующемся по степени сложности и прагматично утилитарной востребованности — от банального собирательства до новейших компьютерных и нанотехнологий, от непосредственно потребляемого продукта до сопутствующих таковому «вспомогательных и дополнительных операциях и услугах». Подобный «процессуальный» подход также освобождает от нужды учитывать внутренний принцип (например, Божий Промысл, диалектику некой абсолютной идеи, борьбу классов и даже «воплощение идеалов разума и свободы»), с которым социальная система согласует характер и способы своей деятельности, пути самоорганизации и оптимизации структуры. В данном случае системная жизнеспособность оказывается зависимой исключительно от возможности производить достаточное количество ресурсов, необходимых для конкретного существования.

Три вектора развития

Приняв за исходную точку зрения самоорганизацию социума, как основу его исторического развития, обратим внимание на тот факт, что всякое существующее движение происходит только в том случае, если присутствует (или хотя бы однажды имела место быть) сила, к нему принуждающая. Таковой может служить разница потенциалов или состояний, одно из которых является заведомо более устойчивым, чем другое. В частности, это относится к случаю, когда неравновесная система стремится вернуться в состояние равновесия (покоя), или, напротив, когда все время действует фактор, отклоняющий ее в неравновесность.

Применительно к процессу производства это означает, что он будет продолжаться до тех пор, пока весь соответствующий ему ресурс ни будет переработан в продукцию, а та, в свою очередь, ни превратится в средства производства и ни пойдет на обеспечение существования работников, став, в конечном итоге, производственным отходом. Нарисованная в соответствии с данным описанием принципиальная схема является практически классическим примером самоорганизации, в котором существование и формирование системы (состоящей из работников вместе с используемыми ими средствами производства) зависит и предопределяется характером их деятельности. Последняя же в предельном своем выражении сводится к трансформации ресурса жизнеобеспечения в бесполезный отход (Рис. 1).

Рис. 1. Самоорганизация социальной системы. Регулирующий цикл — «ПРОИЗВОДСТВО».

Таким образом, первым вектором развития социальной системы следует назвать производственное освоение жизненно необходимого ресурса вплоть до его полного исчерпания. Но не только. Учитывая, что количественный рост социума реализуется, как обратная связь к мощности производства (т.е. чем мощнее производство, тем большее число работников оно способно прокормить), и что совершенствование средств производства ведет к фактическому замещению ими участвующих работников, то все вместе это обязательно приводит к состоянию, когда производимое перестает быть востребованным.

В этом случае перед обществом оказывается дилемма — или прекратить дальнейшие качественные изменения и продолжать осваивать доступный ресурс, как бы законсервировавшись, или согласиться с тем, что часть продукции и часть работников становятся избыточными. Последнее реализуется, как «естественное» расслоение общества

• на тех, кто неотъемлемо связан с производством, как его владелец (и, соответственно, присваивает себе всю его продукцию),

• на тех, кто участвует в процессе «по случаю», как очеловеченное средство производства (и вознаграждается из амортизационной доли производимого)

• и на иждивенцев, которые по сути являются «лишними» и содержатся системой «по возможности».

Иначе говоря, помимо главного, «производственного» вектора развития социальной системы, обнаруживаются еще два с ним связанных, «модернизационных». Первый безальтернативно устанавливает, что технологическое направление современной цивилизации ведет к функциональному замещению работников в производственном регулирующем цикле самоорганизации средствами производства. А второй — проецирует последствия этого замещения в структуру общества, которые сводятся к тому, что модернизация, в конечном итоге, «освобождает» человечество от непосредственного участия в процессе, обеспечивающем жизненные потребности людей, превращая тех в иждивенцев (Рис. 2, 3).

Рис. 2. Самоорганизация социальной системы. Регулирующий цикл — «МОДЕРНИЗАЦИЯ».

Рис. 3. Три вектора, определяющих развитие общества

Цена устойчивости

Даже поверхностный взгляд на основные направления изменений, в которых реализуется развитие социальной системы, не может не задержать внимание на том, что основные проявления человеческой деятельности состоят в истощении

1. ресурса, дающего материальную основу системного существования,
2. объема человеческих способностей, которые можно перенести на «нечеловеческие» средства производства (приспособления, оборудование, механизмы, автоматы), чтобы увеличить мощность последнего,
3. круга людей, участвующих в производстве и живущих, благодаря ему.

Фактически, социум поддерживает и увеличивает свою сложность ценой непрерывного участия в производстве хаоса (что полностью отвечает самому смыслу самоорганизации). А само магистральное направление, в котором общество развивает, совершенствует и оптимизирует структуру, по сути сводится ни к чему иному, кроме как возрастанию удельной мощности потребления («удельной», т.е. «приходящейся на одну потребляющую единицу» — К.Г.). Чем дальше исторический прогресс, чем «продвинутее» технологии, тем выше аппетиты и тем прожорливее и ýже круг тех, кто контролирует производство и получает от него максимальную отдачу.

Другими словами, проявлением (внешним, по крайней мере) исторического движения социальной системы и условием ее существования является возрастание эффективности переработки ресурсов в отходы и тем самым увеличение системной энтропии или хаоса. Будучи сопряженным с последним и вынужденно балансируя на грани распада, социуму поэтому приходится непрерывно прилагать усилия, чтобы удерживать себя внутри достаточно узкой зоны системной устойчивости.

Вообще, если попытаться чисто теоретически оценить крайние границы, в которых только и допустимо существование человеческого общества, то началом «исторического прогресса» следовало бы считать момент первичной сборки ничем не связанных друг с другом индивидов во взаимодействующий коллектив, участники которого впервые обнаружили, что суммарный объем произведенного (добытого) ими сообща больше, чем аналогичный результат, полученный поврозь. Соответственно, «концом истории»должно стать состояние, когда упомянутое выше различие полностью исчезнет (либо вместе с потребностью в совместной деятельности, либо вообще вместе самостоятельным человеческим участием в производственном процессе).

Метафорически этот «допустимый интервал самоорганизации» можно охарактеризовать, как гипотетическую траекторию от марксова «первобытного коммунизма» до момента винджевской «технологической сингулярности» и наступления курцвейлевской «эпохи одухотворенных машин». Хотя в реальной истории человечества данный путь занял тысячелетия, однако в сущности он соответствует поступательному движению вдоль вектора модернизационного развития от точки, когда первые производственные технологии объединили людей в общество, до точки, когда прогресс в автоматизации производства полностью освободит человека от необходимости в нем участвовать и обессмыслит, как данный тип социального взаимодействия, так и в целом мотивацию человеческого существования [2].

Два других вектора развития общества так же, хотя и не столь фатально, как описанный выше, накладывают на устойчивость социальной системы ограничения, связанные с прекращением или с исчерпыванием их действия. Так к серьезной ее дестабилизации (вплоть до катастрофического обрушения при неблагоприятном стечении обстоятельств) могут привести

1. исчерпание ресурса жизнеобеспечения,
2. сокращение численности людей,
3. захламление жизненного пространства производственными и потребительскими отходами,
4. возрастание численности иждивенцев.

При этом, учитывая, что перечисленные параметры тесно связаны друг с другом, значительное изменение в одном из них обязательно сказывается на всех остальных. Данной особенностью определяется колебательный характер изменений системы, стремящейся в этих условиях избежать саморазрушения. И, то, привычное нам со школьных времен, представление «об историческом развитии, как о движении по спирали», как раз и возникает, как видимый результат наложения системных возмущений, вносимых поступательностью технологического прогресса, на рекурсивный характер адаптации социума к их последствиям.

С хаосом наперегонки

Несмотря на то, что за долгие тысячелетия своего существования человечеству пришлось несчетное число раз столкнуться с кризисами развития, и каждый такой случай был по-своему уникальным, варианты реакции на них большим разнообразием не отличались. А потому их вполне возможно перечислить.

Как уже отмечалось, одним из главных камней преткновения, провоцирующих распад системы, является зашкаливающая для ее возможностей величина «удельной мощности потребления». Она тащит за собой не только распад социальных взаимодействий, но и быстрое исчерпание доступного ресурса жизнеобеспечения, и накопление социального хаоса в виде не участвующих в общественном производстве иждивенцев, и невыносимость жизни посреди гор отходов. Поэтому естественным способом выжить для социума является разумное ограничение роста данного параметра.

Как это можно сделать? Ну, не самым распространенным ответом на этот вопрос исторически является ограничение технологического прогресса. Выше об этом уже упоминалось, когда речь шла о консервации условий жизни у оказавшихся в изоляции племенах и народах. Другой вариант состоит в отказе от потребительства, как от жизненной ценности, и реализован в разного рода религиозных общинах. Развитие человеческих способностей и обращение к иным, более высоким, чем животные, смыслам существования, конкурирующими с технологиями, обслуживающими примитивное потребительство, также является вариантом решения проблемы.

Однако в большинстве своем племена, народы и государства избирали для себя иной путь, состоящий в экстенсивном расширении, или, говоря иначе, пространственной экспансии. Не отличалась большим разнообразием и ее методология, включающая в себя всего три варианта действий — рыночный обмен, колонизацию и войну, — которые хотя и кардинально разнятся между собой в своих конкретных проявлениях, однако реализуют весьма схожий регулирующий эффект.

Это становится понятным, если обратиться к тому, каким образом распределяется потребление так называемого «совокупного общественного продукта», (П,«продукции» производства, см. Рис. 1). Естественно, что часть произведенного (с течением времени постепенно возрастающая) расходуется на амортизацию и создание новых орудий труда, механизмов, автоматов или, как это определялось выше, «средств производства нечеловеческой природы» (СП_НЧ). Остальное распределяется между людьми, образующими социальную систему и потому имеющими отношение к ее производственной деятельности (П_Р, где Р —«работники» на Рис. 1 и 2) — а именно, между «владельцами производства» (ВП), «средствами производства человеческой природы» (СП_Ч) и «иждивенцами» (И).

При этом каждая из перечисленных социальных групп в силу различной системной значимости наделена соответствующей ее общественному положению потребительской способностью (k). Тогда распределение совокупного общественного продукта может быть представлено так, как показано ниже:

П = П_Р + СП_НЧ, или

П = k_ВП * ВП + k_СПч * СП_Ч + k_И * И + СП_НЧ

Несмотря на обилие членов в приведенной выше формуле, при каждом конкретном текущем экономическом укладе она выражает зависимость только между «совокупным общественным продуктом» и долей «владельцев производства» к общему числу людей в социальной системе или, что то же самое, количеством «владельцев производства» и «иждивенцев» в обществе [3]:

П = F₁(ВП/Р) = F₂(ВП, И)

Учитывая, что именно от владельцев производства зависит объем производимого продукта, и они же являются главными его потребителями, то естественным путем уменьшения «удельной мощности потребления» становится увеличение числа ВП и снижение количества иждивенцев. Последних вполне можно соотнести с накапливающейся внутри системы «социальной энтропией», а всю операцию определить, как расширение производственного ядра общества и сокращение его маргинальной зоны.

Именно этот смысл и обнаруживают в себе обсуждаемые «торговый обмен», «колонизация» и «война». Первый увеличивает значение ВП путем расширения числа потребителей за счет за счет владельцев производства из смежной социальной системы (т.е. косвенно объединяет системы) и уменьшает количество И путем включения в производство и фактической направленности их труда (уже как СП_Ч) конкретно на обслуживание потребительских интересов торговых партнеров.

Аналогично проявляет себя и колонизация с той лишь разницей, что присоединение смежного социума является не косвенным, а непосредственным, а маргинальная периферия общества попросту вывозится в его «расширившиеся пределы». Что же касается войны, то она по сути представляет собой более жесткий вариант колониального захвата, в котором объединяющиеся системы избавляются от их наличествующего энтропийного избытка (как людей, так и продукции) самым кардинальным образом — путем его физического уничтожения.

История и циклы

С этой точки зрения, история предстает не складом случайных событий, поступков и плодов произвольной человеческой деятельности, не архивом эпох разных гегемонов, не продуктом столкновений «антагонистических классов» и внезапно, из ниоткуда, проснувшейся «пассионарности», а результатом конкурентного наращивания производительной мощности автономных социальных систем и их экспансии вовне ради расширения жизненного пространства и дополнительных ресурсов, необходимых для существования и увеличения удельной мощности потребления.

Семья, племя, сообщество, государство всевозможных форм правления — любая структура, которую можно рассматривать, как общественную, — развивается совершенно одинаковым образом. Сначала она растет и распространяется настолько, насколько позволяют ей внутренние резервы. Потом, по достижении предела, начинаются поиски внешних источников и путей доступа к ним. Чем дольше это происходит, тем глубже застой и выше внутреннее напряжение, которые неизбежно ведут либо к системному кризису, либо к освоению новых пространств с сопутствующими этому поглощению / вытеснению конкурентов, уступающих в совокупной производственной мощности, с точки зрения более слабого, как технологического (качественного), так и человеческого (количественного) потенциала.

А следствием каждой новой модернизации становится достижение системных преимуществ, увеличивающих пределы роста, расширяющих возможности распространения и обеспечивающих доминирование над возможными соперниками. Справедливо и обратное: экспансия также ограничена существующими технологическими возможностями, т.е. то и другое находятся во взаимозависимости и соответствии. От Древнего Египта до Древнего Рима, а от них до новейших времен либо равные по силам конкуренты, либо отсутствие достаточных внутренних ресурсов, либо недостаточные знания, умения и, соответственно, производственные мощности устанавливали величайшим империям прошлого естественные пространственные и временные границы.

В общем виде «модернизационный» цикл развития общества показан на Рис. 4. Внутри него, как это уже обсуждалось выше, устремленность социальной системы к распространению вовне и новым ресурсам реализуется за счет свободных пространств и слабости конкурентов. А отсутствие таковых оборачивается застоем, переходящим в кризис, который либо стимулирует дальнейший технологический прогресс, либо ослабляет социум настолько, что превращает в легкую добычу более успешных соседей.

Рис. 4. «Модернизационный» цикл развития социальной системы

В соответствии с фазами «модернизационного цикла» циклически изменяются и формы управления обществом. Последние зависят от той доли, которую составляют в системе «владельцы производства». Чем это значение выше, тем более власть (которая, собственно, и реализуется названной категорией) «либеральна и демократична». В противном случае возрастают тенденции автократии и тоталитарности.

Легко сообразить, что в каждый модернизационный период «демократия расцветает» примерно к началу застоя и резко сворачивается по мере углубления этого периода и развертывания кризиса. А экспансию совершает, как правило, автократично управляемое общество, тоталитарность которого уменьшается по мере освоения «завоеванного». Лучше всего это можно увидеть на примере истории Римской империи, в полноте и без спешки прошедшей все перечисленные стадии.

Кроме того, если вспомнить, что с каждым новым шагом технологического прогресса соотношение (ВП/СП_Ч) увеличивается, т.е. доля «владельцев производства» в обществе неуклонно возрастает, то вполне очевидным становится и сопутствующие этому, как увеличение демократических и либеральных тенденций, так и ускорение производства социальной энтропии и умножение внутрисистемного хаоса. Наглядным примером тому может служить еще не позабытая и не слишком обросшая легендами история человечества, начиная примерно с эпохи Нового времени, где явное продвижение идей о равноправном и гуманном (в смысле смягчения нравов) обществе отнюдь не стало препятствием небывалому по масштабам геноциду, осуществленному сугубо «по идейным соображениям».

Фактор времени

Еще одна особенность «модернизационной цикличности» человеческой истории состоит в том, что по мере прогресса технологий временные периоды циклов развития сокращаются. Самым простым объяснением этому является тот факт, что с усовершенствованием технологий производственная мощность, доступная и используемая социальной системой для обеспечения себя необходимым, возрастает экспоненциально. А это в свою очередь ведет к качественному изменению системы (тем более глубокому, чем кардинальнее инновация).

Во-первых, появление новых технологий позволяет в разы увеличить достижимые пространства для экспансии и, соответственно, обеспечить возможности для дальнейшего роста системы. Во-вторых, количественному увеличению социума сопутствуют возрастание, как доступных пределов «потребительской мощности», так и соотношения (ВП/СП_Ч). Общество становится более благополучным, более «грамотным» и, тем самым, более способным к дальнейшим технологическим усовершенствованиям.

Другими словами, модернизация порождает качественные изменения, которые ведут к количественному росту, способствующему, в свою очередь, новым усовершенствованиям технологий. Это создает предпосылки следующего изменения качества и т.д. И интенсивность этих изменений все время возрастает, т.е. периоды, между экспансией и застоем и между модернизацией и кризисом, постепенно сокращаются.

Хотя социальные системы, действующие в истории, являются большими, инерционными и неоднородными, а потому описываемые изменения вроде бы не должны показывать гладкую зависимость, однако она существует и обнаруживается, как методами демографии, так и в синергетических моделях (см., например, [4]). С другой стороны, величина модернизационного периода, сократившаяся до примерно пятидесятилетней величины уже к началу XIX века, была зафиксирована исследователями в начале ХХ века и помещена в экономические теории, в частности в виде циклов или волн Кондратьева.

А к концу ХХ века ведущие ученые уже всерьез стали обсуждать «сокращение исторического времени» [5] и технологическую сингулярность, как «точку перехода, радикальной технологической трансформации общества и самой природы человека в состояние, более соответствующее лавинообразно растущему потоку информации, который приходится обрабатывать» [6]. Хотя различные энтузиасты «нечеловеческого будущего», вроде Р. Курцвейля, и с оптимизмом ожидают этого момента, который различные расчеты помещают в интервале между 2017 и 2050 годами, однако по сути он соответствует последней модернизации, отстраняющей человека от участия в производстве и предшествующей (или даже сопутствующей) распаду социума.

Конечно, выводы о сингулярности ее промоутеры делают в основном по росту вычислительной мощности человечества и закону Мура и напрямую сопоставляют ее с вытеснением автоматами и роботами человека из сферы его производственной и общественной деятельности. Однако если, например, взять за основу 40-60-летние циклы Кондратьева, отсчитываемые от начала XIX века и примерно 10-летний период, за который глобализованное человечество проходило модернизацию-экспансию-рост-кризис к концу ХХ века, то без особого труда названный период истории разделяется на прогрессивно сокращающиеся с коэффициентом 1,357 интервалы, хорошо соответствующие переломным эпохам новейшей истории (Таблица).

Таблица.

Приведенная периодизация, конечно же, условна. Когда длительность цикла измеряется десятилетиями, сдвиг в 1-3 года, несущественный в масштабе истории, может оказаться ключевым для определения границ периода. Особенно, это становится значимым, когда сам определяемый отрезок времени оказывается сопоставимым с упомянутой погрешностью определения.

Точно так же, делом субъективным является смысловое вычленение этапов. Однако приведенная таблица хорошо ложится на наблюдаемые события и вполне согласуется с идеями, как «сокращения исторического времени», так и ожидания «впадения человечества в сингулярность» ориентировочно как раз где-то к 2030 году. Причем последнее объясняется двояко.

Во-первых, несложно увидеть, что выявленная Н. Кондратьевым особенность, начинается с периода, когда европейская экономика и европейская культура становятся доминирующими и определяющими развитие практически по всей планете. Все последующие изменения, вплоть до проекта «глобализация», начатого в 60-е годы ХХ века и практически завершенного к настоящему моменту, касаются исключительно конкурентной борьбы нескольких лидеров за глобальное господство.

И по текущему состоянию дел единое мировое рыночное пространство лишено каких бы то ни было возможностей для дальнейшего расширения. Иначе говоря, дальнейшее возрастание «потребительской мощности» никаким экстенсивным распространением системы вовне компенсировано быть не может, и, следовательно, внутрисистемная социальная энтропия вместе с кризисными явлениями будет только возрастать, а «элитарное ядро общества» сжиматься.

Стоит заметить, что в качестве решения эта социальная группа выбрала для самих себя изменение своей природы и слияние с компьютером, чем, соответственно, предопределила конкретную доминирующую линию в технологическом прогрессе. Последний же, и это «во-вторых», практически подошел к пределу полного освобождения производства от участия в нем человека с последствиями, которые были описаны выше.

А практическим следствием наложения друг на друга двух названных факторов системной неустойчивости является тот факт, что, если следовать Таблице, примерно к 2010-му (реально это случилось к 2008-му) году человечество подошло к перманентному и, более того, непрерывно нарастающему кризису. И поскольку в его основе лежат глубинные, принципиальные механизмы существования общества, то, очевидно, что косметические решения, которые публично озвучиваются мировыми политиками и представителями различных полузакрытых элитарных клубов, ни в коей мере панацеей от надвигающегося коллапса стать не смогут. (Говоря упрощенно, например, замена резервной валюты и даже кардинальное изменение мировых денег не в состоянии обеспечить положительный эффект, который был бы заметен и способен повлиять на ход развития событий).

Текущие координаты

Вот теперь, имея в виду все сказанное выше, можно вернуться к вопросу, заданному в начале статьи. Итак, каким же должно быть государство, адекватное современному историческому моменту?

Во-первых, и это очевидно, демократия и нарастающий кризис не совместны. Даже если брать опыт последних лет, то прогрессирующим явлением становится трансформация институтов государственной власти в самостоятельную корпорацию, такую же, как и действующие на ее территории глобальные корпоративные структуры, и сращивание с ними.

Так что наступающий период очевидно будет временем все более открытого столкновения конкурирующих ТНК друг с другом и со всеми теми, кто препятствует им в захвате ключевых ресурсов. Уравновешивающей этот процесс альтернативой может стать только ответное поглощение транснациональных корпораций государственной структурой, обладающей не меньшими, чем корпоративная, целостностью и авторитаризмом, но действующей в интересах местного населения.

Во-вторых, рынок, как инструмент экспансии, так же по мере углубления кризисных процессов работать перестает. Ему на смену идут открытая колонизация и войны. Поэтому международные рыночные структуры, декларирующие о своих «регуляторных функциях», перестают даже фиктивно исполнять заявляемую роль. Соответственно, участие в соглашениях, обязывающих действовать под их руководством, не просто теряет смысл, а становится для государства вредоносным.

В-третьих, нарастание внутрисистемного хаоса неизбежно приведет, как к распаду глобальной политической системы, исчезновению автономно управляемых территорий и переходу их под колониальный протекторат со стороны ТНК, так и к серьезным внутрисоциальным нестроениям — бунтам, революциям, появлению «диких земель», — порожденным избытком маргинализованного и обреченного на вымирание населения. И это будет происходить на фоне того, что собственное, т.е. расположенное в каждом конкретном регионе, хозяйство (включая даже земельно-водно-воздушный ресурс) окажется либо захваченным транснациональными корпорациями, либо ими же разорено до недееспособного состояния.

Поэтому очевидной задачей государства на данном историческом отрезке должны стать программы индустриализации и подъема сельского хозяйства для того, чтобы занять и накормить тех, кто проживает на его территории — т.е. обеспечить свою автономность и одновременно дать место в социальном пространстве каждому из тех, кто оказался «новому порядку» не нужным и выброшенным на обочину жизни. Тем самым в одно и то же время будут достигнуты практическое обеспечение государственного суверенитета, выход из-под контроля и управления колонизаторов (вкупе с разрывом отношений с международными экономическими и псевдо-финансовыми структурами), снижение уровня внутренней социальной энтропии и создание условий для выживания системы.

Ну, и в-четвертых, надо быть готовым к возможному ответному военному удару со стороны «глобальных регуляторов». Их преимущество в подобном возможном столкновении проявится скорее всего, как превосходство в используемой технической мощи, а недостатки — как сравнительно небольшая численность живой силы и ее зависимость от техники и управляющей инфраструктуры. Учитывая последнее и то, что для полномасштабного удара сил у них скорее всего не найдется (будут заняты конкурентными разборками друг с другом), шанс выстоять в таком противоборстве достаточно велик.

+ + +

К перечисленному набору первоочередных задач, встающих перед тем, кто соберется сегодня, взяв власть, попытаться удержать свои общество и государство от полного краха, осталось добавить только маленькое пояснение, почему без этого никак не обойтись.

Современное состояние мировой экономики таково, что, как свидетельствуют данные международной благотворительной организации Oxfam, на данный момент «85 [богатейшим] людям на Земле принадлежит столько же материальных ценностей, сколько беднейшей половине мирового населения вместе взятой, т.е. 3,5 миллиардов простых людей. Кроме того, 1% семей владеют 46% мирового богатства, что составляет в денежном эквиваленте около 114 триллионов долларов» [7].

И из этого совершенно не случайно вытекает оценка, высказанная лет восемь тому назад на одном из саммитов G8, того, что экономически активным населением планеты являются примерно 700 млн. человек. Иначе говоря, каждый десятый. Остальные — лишние, остальные — не нужные, остальные — балласт и подлежат сокращению. С тех пор ситуация только усугубилась.

Вот только не существует простых — эффективных и безопасных для «ликвидаторов» — способов «извести» 6,3 млрд. человек (лишних не потому, что для них на планете отсутствуют ресурсы жизнеобеспечения, а потому, что у них эти ресурсы отняты). Этих людей некуда переселить, их нельзя включить с современную высокотехнологичную и роботизированную производственную структуру, их даже убить не просто, т.к. велика вероятность «отдачи» по тем, кто к этому приступит.

Вот и продолжает накапливаться в замкнутой, глобализованной Мир-системе социальный хаос, с которым пытаются бороться, пытаются «управлять», перекидывая проблемы на соседей и используя ситуацию для сокращения населения. Но этого на данном этапе ни в коей мере не достаточно. И в полном соответствии с теорией самоорганизации в этих условиях глобальный социум ждет «откат»: снижение не только численности человечества (гибнущего в войнах нового типа, в революциях, в природных катаклизмах, индуцированных в том числе высокими технологиями, от искусственных и естественно изменившихся болезней), но и уровня системной сложности.

И здесь не окажутся защитой никакие бункера и переносы сознания (что, по мнению автора статьи, в существующей мировоззренческой парадигме в принципе невозможно), никакие сверхсовременные системы коммуникаций. Именно техника станет первой в числе того, что подведет самонадеянность человека. Выживут анклавы, сумевшие сохранить свою целостность и удержаться на некотором более или менее регрессивном уровне развития. И чем выше он окажется, тем лучше стартовая точка для начала количественной экспансии, начала новой исторической ветки развития человечества.

Так что резон побороться за сохранение государства и общества существует и при том самый прямой.

[1] Энтропия в данном тексте употребляется исключительно в ее больцмановском смысле, как статистическая характеристика макросостояния системы и своеобразная мера хаоса (чем бóльшим количеством эквивалентных состояний система может быть реализована, тем менее она определена и структурирована и, соответственно, тем выше в ней хаотичность).

[2] По рис. 3: от ~100% «владельцев производства» до ~100% «средств производства нечел.»

[3] Чтобы не загромождать статью математическими выкладками, ограничимся лишь выводами из них.

[4] А.И. Коротаев, А.С. Малков, Д.А. Халтурина. Математическая модель роста населения Земли, экономики, технологии и образования. ИПМ им. М.В.Келдыша, РАН, Москва, 2005.

[5] С.П. Капица. Сколько людей жило, живет и будет жить на Земле. Очерк теории роста человечества. Москва, 1999; С.П. Капица. Об ускорении исторического времени. Москва, 2004.

[6] По определению В. Винджа.

[7] http://www.newsru.com/finance/21jan2014/oxfam85prsns.html, со ссылкой наhttp://www.theguardian.com/business/2014/jan/20/oxfam-85-richest-people-half-of-the-world

Константин Гордеев

Или вы «с Россией», или с русскими танками Раскол во всем мире произошел не по политическому или территориальному признаку, а по интеллектуальному Переговоры: власть предложила протестующим государственные должности. Адвокат «Айдара»: власть дискредитирует добровольческие батальоны и задерживает борцов с сепаратизмом Как обеспечить «крышу»? Кто лучше защитит от беспредела — Самооборона или «Правый сектор»? «Отжим Крыма», или рейдерство по-российски Новая украинская власть просто не готова Когда в Донецкой области была киевская власть?